Глава 2. Шаг к смерти.

В конце рабочего дня меня вызвал начальник:
- Олег, “Воронежэнергосталь” ты ведёшь?
Сердце у меня упало в предчувствии беды:
- Д-да.
- Звонил только что заместитель генерального, у них деньги под конец квартала обнаружились. Нужно переделать последнюю спецификацию в субдоговоре от  шестнадцатого числа. Фланцев требуется две тысячи. Ясно?
- Ясно. А когда это нужно сделать?
- Вчера, - поглядел он строго. – Давай, бегом! И мне на подпись. Потом факсом клиенту, завтра последний день платежки принимают.
Пока я переделывал спецификацию и согласовывал с воронежским отделом закупок тип фланцев, оказалось, что начальник уже ушел и кабинет его закрыт.
Удивительно противно стоять в темном коридоре обезлюдевшей конторы с документами, которые никому не нужны. Если бы не день рождения, может, было бы не так обидно, но в тот момент я чувствовал себя паршиво. Настолько паршиво, что решился позвонить начальнику на мобильный, и сказал с упрёком, едва он снял трубку:
-   Николай Исаич, я тут вас жду…
-   Кто это? – резко осведомился он.
-   Я. Печегин.
-   И чего тебе, Печегин?
-   Ну, спецификация же. Воронежэнергосталь, - я понял, что он совсем забыл и обо мне, и о клиенте, и плевать на всё хотел, и оттого стало ещё обиднее.
-   И что?
-   Подписать надо.
-   Беги к главбуху, он подпишет, - и отключился.
Главбуха я застал уже закрывающим дверь кабинета. Выслушав мою просьбу, он обложил крепко и меня, и моего начальника, и Воронежэнергосталь, и фланцы с патрубками, но закорючку на спецификации оставил.
В довершение оказалось, что факс принять уже некому. Когда мне удалось дозвониться до воронежского начальника отдела и передать, наконец, документ, на часах было уже девять вечера.
Я вышел на улицу. Горели фонари. Летел лёгкий, словно пух снежок. Автомобили, плотно заполняющие в рабочее время тротуары, разъехались. Окна офисов погасли. Было безлюдно и тихо.
Домой идти не хотелось совсем. Едва представил, что вернусь сейчас в свою холодную пустую квартиру, как обычно согрею чай и сяду за компьютер играть или буду смотреть телевизор, и будет всё как всегда, словно в будничный день, мне стало тошно. И решил – дню рождения быть. Праздники на то и праздники, чтобы были не похожи на будни. Иначе жизнь превратится в скучный и серый, длинный-предлинный день.
Поднял к глазам мобильник – двадцать один восемнадцать. Самое время устроить маленький пикничок с друзьями. У меня их не много и не мало – двое. С Вохой мы возились в одной песочнице когда-то машинками, потом с пистолетиками бегали в “войнушку”, а сейчас продолжаем уже в виртуальных сетях играть.
- Аллё, - Воха ответил только после седьмого гудка.
- Здорово, чувак, - бодренько начал я. – Поздравляю себя!
- Привет. Кого поздравляешь? – вяло откликнулся он.
- Себя. От тебя, – интригующе помолчал я, но Воха только пыхтел в трубку, и интереса не проявлял, пришлось продолжить. – Какой сегодня день?
- Вторник.
- А день какой?
- Число? М-м-м. Не помню. Посмотри на мобиле.
- День рождения сегодня, - обиделся я.
- У кого?
- У меня, блин. Приглашаю тебя по пивку ударить.
- А-а-а, - голос его потеплел, - вон что. Давай по пивку, давай. Куда пойдём?
- Предлагаю в парке. Пикничок такой. На природе. Ага?
- Пикничок, говоришь? Ну, давай, ага.
- Через пятнадцать минут на главной аллее у пруда.
- Лады.
Второй и последний мой друг, Валерка, с которым мы когда-то ходили в одну секцию фехтования, недавно женился, и видеться мы стали редко. И всё же понял он зачем я звоню без лишних намёков:
- Печегин, у тебя ж кажется день рождения в конце марта, ага?
- Ну, да, - его сообразительность мне польстила. – Сегодня.
- Поздравляю! Счастья-радости желаю!
- По пивку?
- Без вопросов. Где?
- В парке, на главной аллее через пятнадцать минут.
- Погоди. Оксанка! – крикнул он. – Оксаночка-а-а! Слышь, что Печегин говорит? Пивка на лавочке попить в парке зовет.
Послышался женский голос, что-то неразборчивое.
- День рождения у него. Праздник детства, понимаешь. И никуда-никуда от не-его не деться! - пропел Валера
Звуки затихли, словно трубку прикрыли рукой и только через долгую минуту, наверное, он сказал коротко:
- Жди, скоро будем.
По дороге в парк я купил в ларьке десять бутылок пива “Купеческое” городского пивзавода, пару упаковок сушеных кальмаров и дюжину воздушных шариков с резиновыми завязками. Хихикая от своей затеи, надул шарики горячим сигаретным дымом, развесил их, бодро торчащие в небо на спинке лавочки. Расположил в снегу пиво и принялся ждать.
Валера позвонил через полчаса.
- Печегин, ты… тут такое дело, - проговорил он сдавленным голосом, – не придём мы.
- А чего? – только и смог я спросить.
- Да… в общем… ну, такое дело, - и зашептал, - да, старуха моя с ума сходит. Или я, или друзья, ты меня не любишь и всё такое, короче. Извини, такая вот петрушка вышла.
- Что ты шепчешь, что ты шепчешь там? – возмущенный голос Оксаны.
И связь прервалась.
Я извлек из снега пивную бутылку, открыл, поднял над головой:
- За прекрасных дам! – и выпил до дна, не отрываясь от горлышка.
Опустил пустую бутылку в урну, закурил и позвонил Вохе:
- Ты куда пропал?
- Я? А, гм, - он замолчал, слышался только треск клавиатуры и выстрелы из динамиков, потом грохнул взрыв, Воха выругался, сплюнул, вздохнул и проговорил, - тут батл открылся, понимаешь. С китайцами рубимся по-черному.  Пока ноль три, давят нас. Никак не могу, наш тим весь собрался, дело чести, понимаешь. Давай в другой раз, ага?
- В следующий день рождения? - съязвил я.
- Не серчай, чувак. Так фишка легла.
Я выключил телефон, бросил в карман. Вторую бутылку пива выпил под соответствующий жизненному моменту тост:
- За друзей!
И закурил.
Потом выпил третью. И четвертую.
Воздушные шарики мои замерзли, поникли слабыми головами на спинку лавочки. Я сам задубел до дрожи в коленях, но методично открывал бутылки и пил ледяное пиво. И чем больше я пил, тем яснее для меня становилось, что жизнь моя не удалась. Что я беден, своего жилья у меня нет. Квартиру снимаю, а на оставшиеся деньги как-то тянусь от зарплаты до зарплаты. У меня нет девушки, что само по себе уже несчастье. Начальник мой хам и негодяй, каких свет не видывал. Коллеги мои – грубые животные. Друзья, вернее, люди, которых я считал своими друзьями, бросили меня в единственный мой праздник. Один из-за глупости жены, другой из-за собственной глупости и компьютерной игрушки.
Я никому не нужен. И встречать свой первый взрослый юбилей, те самые четверть века, в одиночестве, в пустом парке, после совершенно глупого дня – закономерный финал никчемной жизни.
На девятой бутылке я понял, что пора закончить этот безумный фарс, имя которому “жизнь” и который принёс мне одни лишь страдания. Я живо представил, как будут удивлены люди, превратившие мой двадцать пятый день рождения в ад, когда узнают, что я умер из-за их жестокосердия. Как вытянется лошадиное лицо начальника, как потемнеет оно от печали. Как задумаются Гаврилов с Калашкиным и впервые в жизни, наверное, мелькнут на их лицах светлая печаль и раскаяние. Как будет заламывать руки эгоистка Оксана, а Валера будет стоять, склонив голову не в силах простить ни себя, ни её. И как Воха расколотит свою клавиатуру о стол и поклянется никогда больше не играть. И все они будут у моего остывшего тела мысленно молить меня о прощении. Но прощения не будет им.
Не будет!
И, представив эту безмолвную, полную скорби картину, я поднялся. Оставался последний штрих. Картине требуется мертвое тело. Мне не удалось сделать этот мир лучше своей жизнью. Моя смерть поможет бездушным людям задуматься, как эгоистичны были они, как были неправы.
- О, как вы были неправы, - пробубнил я горько, открывая десятую бутылку.
И, глотая пиво, уже полное ледяной крошкой, побрел, проламывая кусты на берег пруда.
Светила багровая луна, своими темными глазищами-кратерами глядела на меня, и рот-кратер был раскрыт в безмолвном крике. Скорбно застыли кругом темные деревья, будто родные усопшего у могилы. Пруд с потемневшим, льдом дышал сыростью. Падали тихие робкие снежинки. Весна чувствовалась в воздухе, словно терпкий аромат принесённого ветром нежного парфюма. Ещё чуть-чуть, всего несколько дней и вскроется лёд, растают снега и парк покроется зеленью, зачирикает, засвистит птицами, зазвенит детским смехом.
Но меня уже с ним не будет! Не будет…
Я выбросил пустую бутылку за спину по-гусарски. Отметил про себя, что получилось это красиво и энергично. И шагнул на лёд.
Хрустнуло под ногами, я мгновенно погрузился по щиколотки в обжигающую, будто кипяток, воду.
- По-мо-ги-те-е-е, - раскатился пустыми аллеями далекий женский вскрик.