Глава 1.

- Не знаю, как тебе всё это, а меня достало, - Даня категорично провел ребром ладони по горлу. – Вот так вот прям.
- Что достало? – мягко улыбнулся я.
- Всё, - Даня абсолютно нетактично выставил перед собой палец, провел кругом, будто из пулемёта косил длинной очередью посетителей бара “У Мо”. – Вот эти вот. Эти обожравшиеся гамбургеров тостозадые пиндосы. Эти наглые крикливые афроамериканцы. Эти силиконовые наформалиненные тёлки, на которых и поглядеть нельзя – хорассмент, мать их. Этот стрипиз, где даже лифчик снять грешно – как же, мы ведь в Америке, как можно!
Я с трудом поймал его палец ладонью, прижал к стойке бара:
- Ч-ш-ш… ну, чего ты, Даня, ну, хорош уже… это не стриптиз, это экзотические танцы, чего ты…
- Тебе нравится всё это, да? – поглядел он сурово, будто это я запретил мулаткам на подиуме обнажаться. – Нравится?
- Ну, да, - кивнул я. – А что такого-то? Очень милые люди, воспитанные…
- Кто тут милый? – взвился он. – Кто воспитанный, копать-молтить?
Тут мне пришла ясная мысль, что зря не послушался Лену и согласился с ним хлебнуть пивка. Она была совершенно права - последний месяц Даня был просто несносен. Нервничал постоянно, брюзжал не по делу. А когда напивался, лез в бутылку по любому поводу.
- Ну, слушай, ну, ладно тебе, - я цепко держал его. – Ну, сидим себе, пивко пьём. В настоящем Вашингтоне, настоящее пиво “Bud”, помнишь, как мечтали о нём в общаге…
- Да “Жигулёвское”, то самое, водой разведённое в занюханных целлофановых пакетах – лучше! Лучше! – он вытянул шею и крикнул бармену, здоровенному рыжему ирландцу с кольцом в носу, протиравшему монотонно стаканы. – Дерьмо твоё пиво! Слышал, ты?
Ирландец аккуратно отставил стакан, сложил вдвое полотенце и только после этого подошел к нам, набычился:
- Простите, что вы сказали? Здесь шумно, я не расслышал.
Я ладонями залепил рот Дане и поглядел на бармена как мог дружелюбнее:
- Извините, мой друг просил ещё два пива.
Ирландец кивнул и отошел. Даня цапнул меня зубами за палец и тем самым осовободился:
- Почему ты не даешь мне потрещать с этой рыжей обезьяной? Да я из него дух выбью, пусть только слово скажет, пусть попробует…
Я вздохнул только. Ну, кто, интересно, придумал, что русским только бы напиться и подраться, а все евреи хитры и пронырливы? Вот я, Александр Иванович Мальцев, даже после трёх литров пива тише воды ниже травы. А Даня, Даниил Авраамович Гинзбург – просто бомба. И по Родине, как ни странно, из нас двоих, умотавших через госграницу СССР полгода назад тоскует только он. Хотя ностальгия по Отчизне, литературная тоска по берёзкам белым и русским просторам должна изводить именно меня.
Но тоска меня не брала и я сказал мягко:
- Брось, Даня. В тебе сто шестьдесят сантиметров росту и килограмм пятьдесят костей. А в нём не меньше центнера. Он из тебя отбивную сделает. Не нарывайся.
- Да я! - Даниил вскочил, снял очки, поглядел подслеповато. – Ладно. Сейчас ты увидишь…
И прыгнул на стойку бара. Чудом мне удалось перехватить его в полёте и прижать с валику стула:
- Всё, Даня! Всё! Признаю! Ты его уделаешь! – закричал я ему в ухо. – Верю, верю!
Гинзбург слегка поостыл, вернул очки на нос, выдохнул запальчиво:
- Да я их всех тут уделаю, копать-молотить…
- Верю, верю, - я ухватил его покрепче. – Пойдём отсюда, а? Пойдём…
- Куда? – взорвался он снова. – В такое же гнусное пластиковое заведение? С теми же лоснящимися сытыми рожами? У-у, ненавижу…
- На улице пивка попьём, - проговорил я мирно.
- Где? Тут? Запрещено ведь! У-у, ненавижу, - прорычал он. - Копать-молотить!
- Выйдем на задний двор, как обычно, - подкинул я последнюю наживку. – Постоим, как люди, поболтаем…
Он промолчал, остывая, потом бросил:
- Отцепись от меня.
Я убрал руки. Он поправил пиджак, поглядел злобно по сторонам, скомандовал:
- Бери пиво.
И пошел через танцпол, собранный, чуть наклонившись вперёд, будто солдат в штыковую атаку. Я послушно стянул со стойки наши кружки и побрёл следом.
Задний двор бара представлял собой узкую площадку между глухими кирпичными стенами, прикрытую с улицы воротами из стальной сетки. Здесь копился в зелёных контейнерах мусор, и потому попахивало не то, чтобы очень, особенно, если было ветренно. Но здесь, из высокого колодца в хорошую погоду видны были звёзды и они были единственным, наверное, что оставалось у нас общего с прошлым, с мечтами тех голодных московских студентов, которые болтали на крыше общаги о Свободе.
Глядя на эти звёзды, Даня сказал печально:
- Мне кажется, мы совершили большую ошибку. Когда уехали.
Я сунул ему в ладонь кружку:
- Думаешь?
- Уверен. Там мы жили. А здесь – существуем. Нам казалось, что мы что-то должны сделать для человечества и сделать это можно только здесь, в свободной стране.
- Точно, - поддакнул я.
- А здесь нет свободы! Нет!
- А меня всё устраивает, - сказал я примирительно.
Он резко обернулся:
- И что тебя устраивает?
- Всё, - пожал я плечами.
- Конкретно, что?
Я подумал, ещё пожал плечами:
- Ну, всё. Что у нас есть работа. Да ещё не где-нибудь, а в самой столице, в министерстве. Есть где жить – пусть в пригороде, пусть с видом на шоссе и заправку, но не на лавочке же. Есть, вот, на пиво, к примеру…
- И это всё, что тебе нужно от жизни?
Я поднял брови, поразмыслил – обижать друга не хотелось, но придумать какую-то заоблачную мечту не сумел. Впрочем, тут же вспомнил намёки Лены о том, как бы нам переселиться в город и c чувством выдал:
- Ну, вот, если бы из пригорода перебраться ближе к работе. Это – да…
Он поглядел на меня, как на идиота.
- Зарплату побольше, - попытался я ему угодить, представив что-то несбыточное.
Даня с размаху швырнул свою кружку, и она с глухим чмоканьем разбилась о стену, потекло с шипением пиво. Я вздрогнул, холод окатил щёки:
- Двадцать баксов кружка стоит…
- Саня, - он схватил меня за плечи. – Саня, ты ли это? Мы разве об этом мечтали? Разве так мы представляли свою будущую жизнь?
В кармане моём трепыхнулся мобильник – звонила Лена. Конечно, она недовольна, что мы засиделись и, наверное, места себе не находит. Ой, что будет…
- Я отвечу? – улыбнулся виновато.
- Погоди, Саня, - он тряхнул меня энергично. - Неужели тебя всё в этой жизни устраивает? Неужели ты согласен жить овощем под присмотром своей мегеры?
Не в первый раз он порывался нас поссорить, потому я спокойно возразил:
- Она не мегера, Даня. Вы просто разные люди.
- Да она тебя в подкаблучника превратила!
Это мы тоже обсуждали.
- Я нормальный мужик, - терпеливо произнёс я. – Вот будет у тебя любовь и ты поймёшь…
- Скажи – готов ты на подвиг? Изо всех сил! Насмерть! Ради человечества!
И в глазах его горела решимость сделать что-то великое. Когда-то эта решимость заставила меня согласиться на побег через три границы в Западный Берлин. Но сейчас я лишь вздохнул и отвернулся:
- Даня, мне ответить надо. Сам знаешь, что будет, если я не отвечу…
Он отпустил мои плечи, поглядел с жалостью:
- Эх, ты… безответный телок…
Я молнией выхватил из кармана мобильник и прижал к уху:
- Леночка! Леночка, я здесь! Слушаю!
Мобильник хрюкнул что-то невразумительное и замолк.
- Леночка! – выдохнул я в ужасе.
- А с меня хватит! – неожиданно закричал Даня куда-то в небо. – Я завтра увольняюсь к чертям собачьим. К чертям! Чтобы я горбатился за шесть баксов в час! Не будет такого!
Я принялся судорожно тыкать кнопки телефона и в спешке промахнулся дважды. Выдохнул, сжал пальцы. Как же она расстроилась, наверное! Трубку бросила. Моя Ле-еночка-а…
- Д-два, ч-четыре, - вновь принялся набирать номер, помогал себе голосом, чтобы не сбиться.
И вдруг оказался на земле. Надо мной в черном колодце сияли крупные, будто лампы, звёзды. И силуэт в шляпе склонился, накрыл полнеба, будто сгусток ночи:
- Вот этот – что надо. Берите его.